ИСТОРИК О.В. ВОЛОБУЕВ- ЧЕЛОВЕК ‘САМ СЕБЯ СДЕЛАВШИЙ’

23 декабря 2001 г. исполнилось 70 лет Олегу Владимировичу Волобуеву, доктору исторических наук, профессору, заведующему кафедрой Московского педагогического университета…
Есть историки одной темы, избранной раз и навсегда — на всю жизнь. В сравнении с этими ‘однолюбами’ Волобуев, конечно, ‘ветреник’. Ему одной темы мало. О нем вообще трудно сказать, каков диапазон его интересов, поскольку у него они не замкнуты в одном круге. Но за ‘разбросанностью’ интересов всегда выступает настоящая увлеченность историей: от ее неторопливо-глубинных течений до последних, мгновенно сменяющих друг друга ‘телекартинок’!
Как крымовед Волобуев известен широкому читателю прежде всего в качестве автора и соавтора нескольких содержательных популярных книг по истории Большой Ялты и Судака, а также энциклопедических статей по крымской тематике. В 1990-е годы он подготовил ряд работ и публикаций источников, посвященных истории полустрова в минувшем веке: судьбам Крымской АССР и Крымской области в составе СССР, официальной политике по крымскотатарскому вопросу.
К юбилею Олега Владимировича его друзья, коллеги и ученики выпустили живую и нестандартную книгу [*]. Судьба и творческий портрет Волобуева представлены в этом сборнике размышлениями и рассказами близких ему людей, прямыми диалогами с ним по широкому кругу проблем исторической науки, материалами из семейного архива, например, сохранившимися стихами отца — Владимира Волобуева (1906-1949). Мои заметки об Олеге Владимировиче вдохновлены не только давним опытом личного знакомства и общения с ним, но и этим интересным изданием, благодаря которому я узнал о нем много нового, в том числе из его собственного мемуарного эссе ‘О себе. До 18-ти’, удачно помещенного в книге под рубрикой ‘Дополнения к образу’.
Осмысленный жизненный опыт историка — частица его профессиональных знаний о прошлом. Но если так, то мемуарное творчество — его прямое призвание, составная часть ремесла…
Вид с морского катера, подходящего к алуштинскому причалу, на византийскую крепостную башню, высившуюся над крышами городских домов, — одна из немногих ярких картинок, сохранившихся в памяти Волобуева с ранних детских лет. История оказалась как-то причудливо вплетена в судьбу этого человека, детство которого неразрывно связано с довоенной Ялтой, а корни по материнской линии восходят к грекам-выселенцам, по-видимому, из той же Ялты, основавшим за полтора века до его появления на свет одноименное селение уже на берегу Азовского моря!
Новый массовый ‘выброс’ человеческих судеб из Крыма захватил и дядю, вынужденного покинуть родину вместе с Врангелем, а совсем еще юному Волобуеву судьба его дяди запомнилась… сливочным маслом в больших красивых жестяных банках, получаемых из Парижа! Продовольственные посылки, как в лагерь, — вот и все дозволенные контакты строителей ‘нового мира’ с родными из российского зарубежья.
В семье же все еще царило неприятие лжи, как дома, так и на публике. Бабушка и во второй половине 1930-х, не смущаясь вниманием прохожих на улице, всегда крестилась даже перед закрытым храмом! Маленького Волобуева бабушкина непреклонность порой вгоняла в краску, но и оптимистические песни, каждое утро звучавшие из репродуктора, не вызывали у него никакой реакции.
Приметы наступившего времени сохранились и в поэтическом творчестве отца, Владимира Васильевича. Но в его стихах, созданных накануне ‘великого перелома’, рядом с верой в ‘индустриальный маршрут’, ‘коллективный труд’ и ‘электрическое солнце’ было и что-то совсем другое:

Как избавиться мне от сплина,
Если, где бы я ни прошел,
Обывательской паутиной
Стянут каждый житейский шов.
Встанешь утром в саду беззаботно,
В лавровишне щебечет дрозд.
И на солнечные полотна,
Развалясь, лег дворовый пес.
Омещанилось даже море,
Вяжет пяльцами волн узор.
Вот попробуй в таком миноре
Резко взять мажорный аккорд.
Небо — тоже цветные обои,
А на клумбах гераневый куст.
Вот попробуй без всякого боя
Воспитать не мещанский вкус.
А как только наступит вечер —
Граммофонистый звук цикад…
Знать, нельзя судьбу человечью
От мещанства изъять никак.

С конца 1930-х Олегу Волобуеву выпала характерная для того времени доля стать сыном зека, но наступил
41-й год… И вскоре он стал сыном участника Великой Отечественной войны! Резкие метаморфозы статуса человека в то время — черта еще одной исторической реальности, современником которой довелось побывать будущему историку. Повседневность тыловой и прифронтовой жизни по обе стороны линии фронта он увидел и запомнил глазами подростка 9 — 13 лет, — ракурс, все еще непривычный для профессиональной историографии войны!
Особую роль в становлении Волобуева-историка сыграла средняя школа, где после окончания Крымского педагогического института и началось его профессиональное восхождение в качестве учителя, а затем уже — институтского преподавателя. Тесная связь со школой осталась на всю жизнь и наложила печать на творческую биографию ученого, ставшего признанным авторитетом еще и в кругу педагогов и методистов. Работа в школе — хорошая школа для любого историка. Ведь в идеале школьный учитель должен в равной степени уметь судить о судьбах мировых цивилизаций и быть знатоком локальной истории — прошлого родного поселка, города, края. Редко где, как в Крыму, эти сферы знаний так тесно взаимосвязаны.
Там, как и в других местах, удаленных от столичной культуры, еще с позапрошлого века сложился и выжил особый тип интеллигента, восполняющий недостаток адекватной среды широтой своих собственных интересов, увлечений и начинаний, интенсивным обменом мыслями и впечатлениями в неизбежно узком кругу, скажем, о новинках литературы. Помню, как тесно общались между собой преподаватели в Крымском педагогическом институте: историки, филологи, географы, биологи, физики, математики. Да и жили-то они часто рядом, порой и в одном дворе. В их общении было, разумеется, много житейского, обыденного, подчас сварливого, наивно-провинциального. Но жил и дух корпорации ученых и педагогов. В массе их столичных коллег этот универсализм интересов, как и подлинно университетская традиция ‘междисциплинарного’ общения, сейчас утрачены. Все разбрелись по своим факультетам, кафедрам и квартирам. Углубленная сосредоточенность возобладала над широкой разносторонностью. И в этом смысле Волобуев — редкое исключение. Это человек, безусловно, ‘сам себя сделавший’ в русле хорошей провинциальной традиции.
Крым, конечно, почти всегда был окраиной, но не только советской или российской. В этом его особенность. На мой взгляд, истоки многих увлечений Олега Владимировича (например, в области исторической географии, этнологии), как и вообще их широкий диапазон, зародились еще в Крыму и связаны с первоначальным интересом к истории полуострова — контактной зоны разных цивилизаций. Когда-то В.И. Вернадский — один из самых ярких хранителей университетского духа, ныне угасшего над Москвой, — тоскуя о Крыме, писал, что только там, как нигде в России, он испытывал ‘хорошее чувство’ сопричастности к глубинным пластам всемирной истории и высшей культуры. Это чувство знакомо не всем, даже среди историков полуострова. Но, думаю, Волобуева оно не обошло стороной.